И сбегались все девушки к лодке его.

(Громкие возгласы, подхваченные леди.) Какой блестящий пример! Сестры, девушки, сбегающиеся к молодому гребцу и побуждающие его плыть по течению долга и трезвости. Но одни ли только девушки скромных семейств утешали, успокаивали и поддерживали его? Нет!

Он был первым гребцом горожанок-красавиц.

(Оглушительные рукоплескания.) Слабый пол, все до единого мужчины... – он просит прощения, – до единой женщины... – сплотился вокруг молодого гребца и отвернулся с отвращением от пьющего спиртные напитки. (Рукоплескания.) Братья Бриклейнского отделения – гребцы. (Рукоплескания и смех.) Эта комната – их лодка, аудитория – прекрасные девушки, и он (мистер Энтони Хамм), хотя и не достоин такой чести, – «первый гребец». (Взрыв рукоплесканий.)

– Кого он разумеет под слабым полом, Сэмми? – шепотом осведомился мистер Уэллер.

– Женщин, – сказал Сэм тоже шепотом.

– Тут он не ошибается, – заметил мистер Уэллер. – Должно быть, они и в самом деле слабый пол, очень даже слабый пол, если дают себя одурачивать таким молодцам, как этот.

Дальнейшие замечания возмущенного старого джентльмена были прерваны пением, причем мистер Энтони Хамм прочитывал предварительно по два стиха для сведения тех своих слушателей, которые были незнакомы с песней. Во время пения человечек в темно-серых штанишках исчез; он вернулся, как только пение было закончено, и с весьма многозначительным видом шепнул что-то мистеру Энтони Хамму.

– Друзья мои, – сказал мистер Хамм, умоляюще поднимая руку, дабы призвать к молчанию тех полных старых леди, которые отстали на один-два стиха, – делегат от Доркингского отделения нашего общества, брат Стиггинс, ждет внизу.

Снова заволновались носовые платки – и с еще большим энтузиазмом, ибо мистер Стиггинс был исключительно популярен среди женского населения Брик-лейна.

– Я думаю, он может войти, – сказал мистер Хамм, озираясь с довольной улыбкой. – Брат Теджер, введите его, он передаст нам свои приветствия.

Человечек в темно-серых штанишках, который откликался на имя «брат Теджер», стремительно сбежал по лестнице, и тотчас же вслед за этим в зале услышали, как он поднимается с преподобным мистером Стиггинсом.

– Он идет, Сэмми, – прошептал мистер Уэллер, багровый от сдерживаемого смеха.

– Не говорите мне ни слова, – отозвался Сэм, – потому что я этого не выдержу. Он уже у самой двери. Я слышу, как он бьется головой об доски и штукатурку...

Сэм Уэллер не успел закончить фразу, как маленькая дверь распахнулась, и появился брат Теджер в сопровождении преподобного мистера Стиггинса, который едва успел войти, как начались оглушительные рукоплескания, топот и размахивание носовыми платками. На все эти проявления восторга брат Стиггинс не ответил ничем, кроме напряженной улыбки и дикого взгляда, устремленного на кончик свечи, стоявшей на столе, при этом он всем телом раскачивался из стороны в сторону, весьма неровно и неуверенно.

– Вы нездоровы, брат Стиггинс? – прошептал мистер Энтони Хамм.

– Я в полном порядке, сэр, – ответил мистер Стиггинс голосом свирепым и чрезвычайно хриплым. – Я в полном порядке, сэр.

– О, очень приятно, – отозвался мистер Энтони Хамм, отступая на несколько шагов.

– Надеюсь, никто здесь не посмеет сказать, что я не в порядке, сэр? – сказал мистер Стиггинс.

– О, конечно, никто, – согласился мистер Хамм.

– И не советую говорить, сэр! И не советую! – воскликнул мистер Стиггинс.

Тем временем в комнате наступила полная тишина, все ждали с некоторой тревогой возобновления прерванных занятий.

– Не желаете ли вы обратиться с речью к собранию, брат? – с любезной улыбкой осведомился мистер Хамм.

– Нет, сэр, – возразил мистер Стиггинс. – Нет, сэр, не желаю, сэр.

Присутствующие широко раскрытыми глазами посмотрели друг на друга, и шепот изумления пробежал по комнате.

– По моему мнению, сэр, – сказал мистер Стиггинс, расстегивая сюртук и говоря очень громко, – по моему мнению, сэр, все здесь пьяны, сэр. Брат Теджер, сэр! – сказал мистер Стиггинс, вдруг свирепея и круто поворачиваясь к человечку в темно-серых штанишках. – Вы пьяны, сэр!

С этими словами мистер Стиггинс, побуждаемый похвальным желанием повысить трезвость собрания и исключить из него всех недостойных членов, ударил брата Теджера в нос столь метко, что темно-серые штанишки исчезли с молниеносной быстротой. Брат Теджер полетел вниз головой с лестницы.

Вслед за этим женщины разразились громкими и жалобными воплями и, бросившись к своим возлюбленным братьям, обхватили их руками, чтобы защитить от опасности. Образец привязанности, едва не оказавшейся фатальной для Хамма, который благодаря своей популярности был почти удушен толпой ханжей женского пола, висевших у него на шее и осыпавших его ласками. Большая часть свечей погасла, и в зале воцарились шум и смятение.

– Ну, Сэмми, – сказал мистер Уэллер, неторопливо снимая пальто, – ступай и приведи сторожа.

– А вы что будете тем временем делать? – осведомился Сэм.

– Не беспокойся обо мне, Сэмми, – ответил старый джентльмен. – Я сведу маленькие счеты с этим-вот Стиггинсом!

Не успел Сэм вмешаться, как его героический родитель пробился в дальний угол комнаты и с ловкостью боксера атаковал преподобного мистера Стиггинса.

– Проваливайте! – воскликнул Сэм.

– Выходите! – крикнул мистер Уэллер и, не повторяя приглашения, хлопнул мистера Стиггинса предварительно по голове и начал весело приплясывать вокруг него, как пробковый бакан на волнах, что было поистине чудом для джентльмена его возраста.

Убедившись, что все возражения не достигают цели, Сэм нахлобучил шапку, перекинул через руку отцовское пальто я, схватив старика за талию, насильно стащил его с лестницы и вывел на улицу, не отпуская его и не позволяя ему останавливаться, пика они не дошли до угла. Добравшись туда, они услышали крики толпы, наблюдавшей, как преподобного мистера Стиггинса препровождают на ночь в надежное помещение, и до них донесся шум, вызванный рассыпавшимися во все стороны членами Бриклейнского отделения Объединенного великого Эбенизерского общества трезвости.

ГЛАВА XXXIV

целиком, посвящена полному и правдивому отчету о памятном судебном процессе Бардл против Пиквика

– Хотел бы я знать, что ел сегодня за завтраком старшина присяжных, кто бы он ни был, – сказал мистер Снодграсс с целью поддержать разговор в чреватое последствиями утро четырнадцатого февраля.

– Да, – ответил Перкер, – надеюсь, он хорошо позавтракал.

– Почему это вас интересует? – осведомился мистер Пиквик.

– Чрезвычайно важно. Очень важно, уважаемый сэр, – отвечал Перкер. – Благодушный, удовлетворенный, плотно позавтракавший присяжный – факт капитальный, которым нехудо заручиться. Недовольные или голодные присяжные, уважаемый сэр, всегда решают в пользу истца.

– Помилуй бог, – сказал мистер Пиквик с растерянным видом, – почему же это так?

– Право, не знаю, – хладнокровно отозвался маленький человечек. – Полагаю, для сбережения времени. Как только приближается час обеда, когда присяжные удаляются на совещание, старшина присяжных вынимает часы и говорит: «Ах, боже мой, джентльмены, объявляю, что уже без десяти пять! Я обедаю в пять, джентльмены». – «Я тоже», – говорят остальные, за исключением двоих, которым полагалось обедать в три, и поэтому они еще больше торопятся домой. Старшина улыбается и прячет часы. «Ну-с, джентльмены, так как же мы решим – истец или ответчик, джентльмены? Я склонен думать, насколько я могу судить, джентльмены, – повторяю, я склонен думать, – пусть это не влияет на ваше мнение, – я склонен думать, что прав истец», – на что двое или трое несомненно скажут, что они тоже так думают, – и, конечно, они так и думают, – а затем они уже действуют единодушно и быстро. Однако десять минут десятого! – воскликнул маленький джентльмен, взглянув на часы. Пора отправляться, уважаемый сэр, – когда слушается дело о нарушении брачного обещания, зал суда обычно переполнен. Вы бы вызвали карету, уважаемый сэр, а не то мы опоздаем.