Все леди были того же мнения. Поэтому мистера Редля вытолкали из комнаты и предложили ему прогуляться по двору.

Он прогуливался около четверти часа, после чего миссис Бардл с торжественным видом объявила ему, что теперь он может войти, но должен быть очень осторожен в обращении с женой. Миссис Бардл знает, что у него не было дурных намерений, но Мэри-Энн очень слаба, и если он не остережется, то может потерять ее, когда меньше всего этого ждет, что впоследствии явится для него весьма мучительным воспоминанием, и так далее. Мистер Редль выслушивал все это с большим смирением и вскоре вернулся в гостиную сущей овечкой.

– Ах, миссис Роджерс, сударыня! – воскликнула миссис Бардл. – Да ведь я вас еще не познакомила! Мистер Редль, сударыня, миссис Клаппинс, сударыня, миссис Редль, сударыня.

– Сестра миссис Клаппинс, – добавила миссис Сендерс.

– О, в самом деле! – благосклонно сказала миссис Роджерс, ибо она была жилицей и прислуживала всем ее служанка, и потому, по своему положению, она держала себя скорее благосклонно, чем непринужденно. – В самом деле?

Миссис Редль сладко улыбнулась, мистер Редль поклонился, а миссис Клаппинс заявила, что «она радуется случаю познакомиться с такой леди, как миссис Роджерс, о которой она слышала столько хорошего». Этот комплимент был принят вышеупомянутой леди с изысканным благоволением.

– Знаете, мистер Редль, – сказала миссис Бардл, – вам должно быть очень лестно: вы и Томми – единственные джентльмены, которые будут сопровождать леди к «Испанцу» в Хэмстед. Не правда ли, миссис Роджерс, не правда ли, сударыня?

– О, конечно, сударыня! – отозвалась миссис Роджерс, после чего все остальные леди ответили:

– О, конечно!

– Разумеется, я это чувствую, – сказал мистер Редль, потирая руки и обнаруживая поползновение развеселиться. – Сказать вам правду, я говорил, когда мы ехали сюда в кабриоле...

При этих словах, пробуждавших столько мучительных воспоминаний, миссис Редль снова приложила носовой платок к глазам и испустила приглушенный вопль, после чего миссис Бардл грозно посмотрела на мистера Редля, давая понять, что лучше бы он помолчал, и с достоинством попросила служанку миссис Роджерс «подать вино».

Это послужило сигналом для извлечения сокровищ, скрытых в буфете, откуда появилось несколько тарелок с апельсинами и бисквитами, бутылка доброго старого портвейна за шиллинг десять пенсов и бутылка прославленного хереса из Ост-Индии за четырнадцать пенсов. Все это было подано в честь жилицы и доставило беспредельное удовольствие всем присутствовавшим. К великому ужасу миссис Клаппинс, Томми сделал попытку рассказать, как его допрашивали по поводу буфета (к счастью, попытка была пресечена в корне рюмочкой старого портвейна, который попал ему «не в то горло» и на секунду подверг опасности его жизнь), после чего компания отправилась на поиски хэмстедской кареты. Она была вскоре найдена, и часа через два они благополучно прибыли в «Испанские сады», где первый же поступок злосчастного мистера Редля едва не вызвал нового обморока у его дражайшей супруги, ибо он ни больше ни меньше как заказал чай на семерых, тогда как (это мнение высказывали все леди) проще всего было, чтобы Томми пил из чьей-нибудь чашки или из всех чашек, когда официант отвернется, что сэкономило бы порцию чаю, и от этого чай был бы ничуть не хуже!

Однако делать было нечего, и поднос появился с семью чашками и блюдцами, а также с хлебом и маслом на семерых. Миссис Бардл единогласно была избрана председательницей, миссис Роджерс поместилась по правую руку от нее, а миссис Редль – по левую, и пиршество началось очень весело.

– Как очаровательна деревня! – вздохнула миссис Роджерс. – Мне бы хотелось всегда там жить.

– О, вам бы не понравилось, сударыня! – с некоторой поспешностью отозвалась миссис Бардл, ибо, принимая во внимание сдаваемую ею квартиру, отнюдь не следовало поощрять подобное расположение духа. – Вам бы не понравилось, сударыня.

– Мне кажется, вы не удовольствовались бы деревней, сударыня; вы такая веселая, все ищут знакомства с вами, – подхватила маленькая миссис Клаппинс.

– Быть может, сударыня, быть может, – прошептала жилица бельэтажа.

– Для одиноких людей, у которых нет никого, кто бы их любил и о них заботился, или для тех, кто изведал горе или что-нибудь в этом роде, – для них хороша деревня, – заметил мистер Редль, слегка приободряясь и поглядывая вокруг. – Деревня, как говорится, приют для раненой души...

Из всех замечаний, какие мог сделать злополучный человек, это было наименее удачным. Конечно, миссис Бардл залилась слезами и попросила позволения тотчас же встать из-за стола; вслед за нею не преминул жалобно зареветь и ее чувствительный отпрыск.

– Кто бы поверил, сударыня, – гневно воскликнула миссис Редль, обращаясь к жилице бельэтажа, – что женщина может выйти замуж за такое бесчеловечное существо, которое ежеминутно оскорбляет женские чувства, сударыня!

– Милая моя! – запротестовал мистер Редль. – Милая моя, у меня и в мыслях этого не было!

– У тебя в мыслях не было, – сердито и презрительно повторила миссис Редль. – Уйди! Видеть тебя не могу, чудовище!

– Тебе не следует волноваться, Мэри-Энн, – вмешалась миссис Клаппинс. – Право же, ты должна беречь себя, моя дорогая, а этого ты никогда не делаешь. Да уйдите же, Редль, будьте так добры, ведь вы ее только раздражаете!

– В самом деле, сэр, вы бы лучше взяли свой чай и удалились, – сказала миссис Роджерс, снова прибегая к своему флакону.

Миссис Сендерс, которая, по обыкновению, приналегала на хлеб с маслом, высказала то же мнение, и мистер Редль потихоньку удалился.

Затем юный Бардл, хотя он был уже несколько велик для таких объятий, торжественно был водружен на колени матери, во время каковой процедуры его башмаки очутились на чайном подносе, произведя некоторый беспорядок среди чашек и блюдец. Так как истерические припадки, заразительные в дамском обществе, редко затягиваются, то, расцеловав юного Бардла и немножко всплакнув над ним, миссис Бардл оправилась, спустила его с колен, подивилась, как это она могла быть такой глупышкой, и налила себе еще чаю.

В этот самый момент раздался стук подъезжающего экипажа, и леди, подняв глаза, увидели наемную карету, остановившуюся у ворот сада.

– Еще кто-то приехал, – заметила миссис Сендерс.

– Это джентльмен, – сказала миссис Редль.

– Как! Да ведь это мистер Джексон, молодой человек из конторы Додсона и Фогга! – воскликнула миссис Бардл. – Ах, боже мой! Неужели мистер Пиквик уплатил убытки?

– Или согласился на брак! – подхватила миссис Клаппинс.

– Ах, какой медлительный джентльмен! – воскликнула миссис Роджерс. – Почему он не поторопится?

Когда леди произнесла эти слова, мистер Джексон отошел от кареты, сделав предварительно какое-то замечание обтрепанному человеку в черных гамашах и с толстой ясеневой палкой, только что вышедшему из экипажа, и, закручивая при этом волосы под полями шляпы, направился к тому месту, где сидели леди.

– В чем дело? Что-нибудь случилось, мистер Джексон? – взволнованно осведомилась миссис Бардл.

– Решительно ничего, сударыня, – ответил мистер Джексон. – Как поживаете, леди? Я должен просить прощения за то, что вторгаюсь в вашу компанию, но закон, леди... закон.

Принеся извинения, мистер Джексон улыбнулся, отвесил общий поклон и снова закрутил волосы. Миссис Роджерс шепнула миссис Редль, что он очень элегантный молодой человек.

– Я зашел на Госуэлл-стрит, – продолжал Джексон, – и, узнав от служанки, что вы здесь, нанял карету и приехал. Нам нужно видеть вас в городе, миссис Бардл.

– Ах! – воскликнула эта леди, встрепенувшись от неожиданного сообщения.

– Да, – подтвердил Джексон, покусывая губы. – Это очень важное и срочное дело, не терпящее отлагательства. Именно так выразился Додсон, а также и Фогг. Я задержал карету, чтобы отвезти вас назад.

– Как странно! – удивилась миссис Бардл.

По мнению всех леди, это было действительно очень странно, но они единогласно пришли к тому заключению, что дело, должно быть, очень важное, иначе Додсон и Фогг не прислали бы за нею, и что дело это срочное, а посему следует немедленно ехать к Додсону и Фоггу.