Ранним утром, наступившим вслед за событиями, изложенными в последней главе, во дворе одной из этих славных гостиниц – а именно во дворе знаменитой гостиницы «Белый Олень» – какой-то человек усердно занимался чисткой сапог. На нем был полосатый жилет с синими стеклянными пуговицами и черные коленкоровые нарукавники, серые штаны и гамаши. Ярко-красный платок, завязанный небрежно и неискусно, обвивал его шею, а старая белая шляпа была беззаботно сдвинута набекрень. Перед ним выстроились два ряда сапог, один ряд чистый, другой грязный, и, пополняя первый ряд, он каждый раз отрывался от работы и с явным удовольствием созерцал достигнутые результаты.

Во дворе не было и следов той суеты и оживления, какие всегда характерны для гостиницы с большим каретным двором. Три-четыре подводы, нагруженные товарами чуть ли не до второго этажа дома, помещались под высоким навесом, занимавшим один конец двора; да еще одна подвода, которой предстояло, должно быть, отправиться в это же утро, стояла на открытом месте. С двух сторон двора шли вдоль комнат для приезжих два яруса галереи с неуклюжими старыми перилами, и два ряда колокольчиков, защищенных от непогоды маленькой покатой крышей, болтались над дверью, ведущей в буфетную и столовую. Несколько двуколок и дорожных карст были загнаны в маленькие сараи и под навесы; а тяжелый топот ломовой лошади и звяканье цепи, время от времени доносившиеся из дальнего конца двора, возвещали каждому интересующемуся этим вопросом, что именно в той стороне находится конюшня. Если мы добавим, что несколько парней в рабочих блузах спали на громоздких тюках, мешках с шерстью и тому подобных предметах, валявшихся на кучах соломы, мы с достаточной полнотой изобразим общий вид двора гостиницы «Белый Олень» на Хай-стрит в Боро в то утро, о котором идет речь.

Громкий звон колокольчика вызвал на верхнюю галерею кокетливую горничную, которая, постучав в дверь одной из комнат и получив оттуда какое-то приказание, крикнула, наклонившись через перила:

– Сэм!

– Что? – отозвался человек в белой шляпе.

– Номеру двадцать второму нужны сапоги.

– Спросите номер двадцать второй, хочет он получить их сейчас или подождет, – последовал ответ.

– Ну, не дурите, Сэм, – заискивающе сказала девушка. – Сапоги нужны джентльмену сию же минуту.

– Ладно, я знаю, вы умеете сладко петь, – сказал чистильщик сапог. – Поглядите-ка на эти-вот сапоги: одиннадцать пар сапог да один башмак из номера шестого, с деревянной ногой. Одиннадцать пар должны быть готовы к половине девятого, башмак к девяти. Кто такой номер двадцать второй, чтобы все ему уступали? Э, нет, в порядке очереди, как говорил Джек Кеч [37] , вздергивая людей на виселицу: простите, что заставляю вас ждать, сэр, но сейчас я вами займусь.

С этими словами человек в белой шляпе с удвоенным рвением принялся чистить сапог.

Раздался другой громкий звонок – и на противоположной галерее появилась выбежавшая впопыхах старая хозяйка «Белого Оленя».

– Сэм! – крикнула она. – Где этот лодырь, этот лентяй?.. Ах, вот вы где, Сэм! Почему же вы не отвечаете?

– Было бы невежливо отвечать, пока вы не замолчали, – проворчал Сэм.

– Сейчас же вычистите эти башмаки для номера семнадцатого и отнесите их в отдельную гостиную, номер пятый, второй этаж.

Хозяйка швырнула на двор пару дамских башмаков и улетучилась.

– Номер пятый, – сказал Сэм, подбирая башмаки, и, достав из кармана кусок мела, сделал отметку на подошве. – Дамские башмаки и отдельная гостиная! Ну, уж она-то, верно, не на подводе прикатила.

– Она приехала сегодня спозаранку! – крикнула девушка, которая еще стояла, перегнувшись через перила галереи. – Приехала с джентльменом в наемной карете, вот ему-то и нужны сапоги, вычистите их поскорей, и конец делу.

– Что же вы раньше-то не сказали! – с превеликим негодованием воскликнул Сэм, выуживая вышеупомянутые сапоги из находившейся перед ним кучи. – Я думал, ему регулярная цена три пенса. Отдельная гостиная! И вдобавок леди! Если он хоть сколько-нибудь похож на джентльмена, это ему обойдется шиллинг в день, не считая отдельных поручений.

Подхлестываемый утешительными соображениями, мистер Сэмюел столь рьяно работал щеткой, что через несколько минут и сапоги и башмаки, покрытые глянцем, который преисполнил бы завистью душу любезного мистера Уоррена (ибо в «Белом Олене» употребляли ваксу Дэя и Мартина [38] ), появились у двери номера пятого.

– Войдите! – раздался мужской голос в ответ на стук Сэма.

Сэм отвесил изысканнейший поклон и очутился в присутствии леди и джентльмена, сидевших за завтраком. Услужливо расставив сапоги джентльмена справа и слева от него, а башмаки справа и слева от леди, он попятился к двери.

– Коридорный! – сказал джентльмен.

– Сэр? – отозвался Сэм, закрывая дверь и придерживая рукой дверную ручку.

– Не знаете ли вы – как это называется? – Докторс-Коммонс [39] ?

– Да, сэр.

– Где это находится?

– Улица собора св. Павла, сэр. Вход под низкой аркой, на одном углу книжная лавка, на другом – гостиница, а посередке – два привратника, зазывалы.

– Зазывалы!? – удивился джентльмен.

– Да, зазывалы, – ответил Сэм. – Два молодца в белых фартуках, хватаются за шляпы, когда вы входите: «За лицензиями, сэр, за лицензиями?» Чудные ребята, сэр, да и хозяева их тоже – прокторы [40] прямо для Олд-Бейли [41] ... без промаха!

– Что они там делают? – осведомился джентльмен.

– Делают? Вас, сэр, обделают! А бывает и похуже. Такое вбивают в головы старым джентльменам, что тем и не снилось. Мой отец – кучер. Овдовел, а тучный – с какой стороны ни подойти, – до чего тучный! Умерла его хозяйка и оставила ему четыреста фунтов. Вот он и пошел в Коммонс посоветоваться с законником и выправить капитал, расфрантился – сапоги с отворотами, букет в петлице, широкополая шляпа, зеленый шарф, – совсем джентльмен. Проходит под аркой и думает, куда бы ему поместить денежки. Тут подскакивает зазывала, хватается за шляпу: «Лицензия, сэр, лицензия?» – «Что это такое?» спрашивает отец. «Лицензия, сэр», – отвечает тот. «Какая такая лицензия?» «На вступление в брак», – объясняет зазывала. «Да я, черт побери, – говорит отец, – и не думал об этом». – «А я думаю, что вам нужна лицензия, сэр», говорит зазывала. Отец остановился и призадумался. «Нет, говорит, черт подери, слишком я стар, да и размеры у меня неподходящие». «Ничуть не бывало, сэр», – говорит зазывала. «Думаете, подходящие?» – спрашивает отец. «Ясное дело, сэр, – отвечает тот, – в понедельник мы женили джентльмена вдвое против вас объемистей». – «Да ну?» – говорит отец. «Будьте уверены, женили, – говорит тот, – вы перед ним младенец... Сюда, сэр, сюда». Ну, мой отец и пошел за ним, как ручная обезьяна за шарманкой, и входит в какую-то комнатку окнами во двор, кругом куча грязных бумаг и жестянок, сидит какой-то крючок и делает вид, будто занят. «Прошу присесть, сэр, – говорит юрист, пока я показания с вас сниму». – «Благодарю вас, сэр», говорит отец, садится, разинул рот и таращит глаза па имена, выписанные на ящиках. «Ваше имя, сэр?» – спрашивает юрист. «Тони Уэллер», – отвечает отец. «Какого прихода [42] ?» – спрашивает юрист. «Прекрасная Дикарка», – отвечает отец, потому что он всегда останавливался там с лошадьми, а в приходах он и в самом деле ничего не разумел. «А как зовут леди?» – спрашивает юрист. Тут отца огорошило: «Черт побери, откуда же я знаю!» – говорит он. «Не знаете!» – говорит юрист. «Не больше вас, – отвечает отец. – А не могу я вставить это потом?» – «Никак нельзя!» – говорит юрист. «Ну, ничего не поделаешь, – подумав минутку, говорит отец. Пишите, мистер, Кларк». – «Какая Кларк?» – спрашивает юрист, обмакнув перо в чернила. «Сьюзен Кларк, „Маркиз Гренби“, Доркинг, – говорит отец, – она пойдет за меня наверняка, если я попрошу. Я ни слова ей не говорил, а знаю, что пойдет». Выправили лицензию, а она и в самом деле пошла за него, а что еще хуже, и теперь его обхаживает; а мне из четырехсот фунтов так ничего и не досталось, такое невезение. Прошу прощения, сэр, добавил Сэм, окончив рассказ, – но стоит мне натолкнуться на эту-вот обиду, и я покатился, как новая тачка со смазанным колесом.